Теплая ладонь накрыла мою замерзшую руку.

— Как ты себя чувствуешь? — прошептал мне в ухо Уильям Стаффорд. — Обходишься без морской болезни?

Я обернулась, улыбнулась в ответ:

— Ни малейшего признака. Но матросы говорят — погода хорошая, волнения на море никакого.

— Надеюсь, продержится всю дорогу.

— Как, мой странствующий рыцарь опасается морской болезни?

— Не очень-то, — чуть обиженно сказал он.

Ужасно хочется его обнять. Наверно, именно тогда и понимаешь, что любишь, когда оказывается, твой возлюбленный — отнюдь не само совершенство. Никогда бы не поверила — влюблена в человека, страдающего морской болезнью, а вот гляди-ка — больше всего мечтаю сбегать за пряным вином, укутать милого в теплый плащ.

— Пойдем сядем. — Я огляделась. Похоже, никто на нас не смотрит, такое нечасто бывает при дворе — рассаднике сплетен и скандалов. Подвела Уильяма к груде сложенных парусов, усадила спиной к мачте, заботливо, как маленького Генриха, закутала в плащ.

— Не уходи, — попросил он, как сначала мне показалось, игриво, но нет, во взгляде нет никакого подвоха. Я тронула щеку холодной ладонью.

— Подожди, принесу пряного вина. — Я отправилась в камбуз, где корабельный кок подогревал вино и эль, резал хлеб большими ломтями. Когда вернулась, Уильям подвинулся, чтобы я могла сесть рядом. Я держала стакан, пока он ел хлеб, а потом мы по очереди, каждый по глотку, пили вино.

— Лучше теперь?

— Конечно. А что мне для тебя сделать?

— Ничего, ничего, — поспешно ответила я. — Просто приятно, что тебе уже лучше. Хочешь еще подогретого вина?

— Нет, спасибо, мне бы теперь поспать.

— Прислонись к мачте и поспи.

— Нет, так не смогу.

— Тогда ложись на паруса.

— Боюсь с них скатиться.

Я оглянулась кругом. Никого. Все сгрудились у подветренного борта, играют в кости или просто дремлют. Мы одни.

— Хочешь, положи голову мне на колени.

— Конечно, — прошептал еле слышно, будто не в силах говорить от морской болезни.

Я уселась спиной к мачте, а он положил свою невозможно кудрявую голову мне на колени, обнял меня за талию и задремал.

Спит. Легонько поглаживаю волосы, любуюсь мягкой коричневатой бородкой, ресницами, отбрасывающими на щеку длинные тени. Голова такая теплая и тяжелая. Руки крепко обвились вокруг моей талии. Мне ужасно приятно, я всегда знала, как хорошо нам будет подле друг друга. Будто мое тело всю жизнь стремилось именно к его телу, что бы там мой разум ни твердил. И вот наконец-то я рядом с ним.

Откинула голову, почувствовала на щеках холодный морской воздух. Покачивание корабля навевает сон, мачты поскрипывают, ветер посвистывает в снастях. Шум слышен слабее и слабее — я засыпаю.

Проснулась от теплого прикосновения, затылок все сильнее, все крепче прижимается к бедрам, нежно о них трется, руки уже под накидкой, поглаживают запястья, талию, шею, грудь. Я, еще полусонная, открыла глаза, наслаждаясь этими прикосновениями, он поднял голову, принялся целовать — шею, щеки, веки, и наконец страстно впился в губы. Теплая, тягучая сладость его рта, язык уже скользнул дальше. Во мне все всколыхнулось. Так и хочется его съесть, выпить до дна, пусть целует меня, а потом схватит в охапку и утащит на гладкие доски нижней палубы, пусть любит меня там прямо сейчас, пусть навеки держит в своих объятиях.

Он чуть-чуть отпустил хватку, но я тут же притянула его голову, впилась поцелуем в губы. Теперь нас тянуло друг к друг не только его бешеное желание, но и мое.

— Есть тут каюта, койка какая-нибудь? Куда нам пойти? — задыхаясь, проговорил Уильям.

— Все занято придворными дамами, я свою койку давно уступила.

Он простонал, не в силах больше выносить напор страсти, потом откинул волосы со лба и расхохотался — над самим собой.

— Боже мой, я вроде мальчишки-пажа — не могу сдержаться, только дай кое-что кой-куда засунуть. Так хочется, что просто трясет.

— Меня тоже, — пробормотала я. — Господи, меня тоже.

Уильям поднялся.

— Жди здесь, — приказал он и скрылся под палубой. Вернулся через мгновенье с кружкой эля, протянул сначала мне, потом допил одним длинным глотком.

— Мария, нам надо пожениться. А иначе тебе придется отвечать — за то, что свела меня с ума.

— Любовь моя. — Я попробовала рассмеяться.

— Да, именно так, — кивнул страстно.

— Что?

— Я твоя любовь. А ну, повтори еще разок.

Сначала я подумала — не буду повторять, а потом поняла — что толку отрицать очевидное.

— Любовь моя.

Он улыбнулся довольно, словно только этого ему и надо.

— Иди сюда. — Притянул к себе, откинул полу плаща, укутал. Стоим у борта корабля, я покорно прижимаюсь к Уильяму. Он обнял меня одной рукой, крепко прижал, натянул дорожный плащ мне на плечи. Обняла его за талию под покровом плаща, положила голову на плечо — никто, кроме чаек, нас не видит. Бедро к бедру на мерно покачивающемся корабле — время как будто замерло.

— А вот и Франция, — сказал он наконец.

Я глянула вперед, заметила темные очертания земли. Постепенно стали вырисовываться пристань, мачты кораблей, стены и замок английской крепости Кале.

Он неохотно ослабил объятие.

— Я тебя найду, когда мы все устроимся в замке.

— Буду тебя ждать.

Теперь мы стоим поодаль друг от друга, на палубе стали появляться другие люди, все в восторге от легкости морского перехода, все глядят через узкую полоску воды на крепость Кале.

— Теперь тебе получше? — спросила я, без его тела рядом почувствовала — нет больше жаркой страсти и привычный холод жизни возвращается.

На мгновенье Уильям смутился:

— А, морская болезнь, я о ней совершенно забыл.

Тут я поняла — какой обманщик!

— Вообще ничего не было, да? Скажи правду. Все выдумал, просто хотел положить мне голову на колени, чтобы с тобой сидела, тебя баюкала?

Он притворно смутился, повесил голову, как напроказивший мальчишка, а потом вдруг широко усмехнулся:

— Нет, это ты мне скажи правду, моя дорогая леди Кэри. Счастливее часов в жизни не случалось, признайся? Что, неправду говорю?

Я прикусила язычок. Помолчала немножко. Конечно, были в моей жизни счастливые моменты, и не раз. Меня любил король. Любящий муж сумел снова завоевать мое сердце. Столько лет я была удачливей своей сестры. Но чтобы быть счастливой столько времени подряд — целых шесть часов? Нет, никогда.

— Ты прав, — сдалась я наконец. — Счастливейшие шесть часов в жизни.